Как побеждают на выборах с помощью падения экономики
Довольно частое явление на постсоветском пространстве — мнение о том, что предприятия должны быть государственными. Естественно, главным экспортером этой идеи является само государство. Но не все понимают, с какой целью это делаются.
Общеизвестно, что так или иначе, находясь в той или иной форме собственности, любое предприятие будет платить налоги в государственный бюджет. При этом минимальное участие государства на рынке и максимальная доля частной собственности — всегда залог экономического роста и развития. Зачем же государство путем поддержки присутствия гос. предприятий искусственно ограничивает рост экономики, которым вполне могло бы похвастаться перед следующими выборами? Пропаганда пропагандой, но реальные аргументы и показатели роста — всегда более веский аргумент проголосовать за твою кандидатуру, чем рассказы про «стабильность», «единство» и т.д.
С точки зрения большинства постсоветских государств, где доминируют режимы от гибридного до авторитарного, частный сектор — это потенциальные смутьяны и база протеста, а бюджетники — наиболее лояльный электорат. Государство содержит их предприятия, сохраняет их избыточные и низкопроизводительные рабочие места. Потеряв работу — они со своими навыками и компетенциями еще очень нескоро смогут найти другую, они очень боятся попадания на рынок труда. Они склонны поддерживать любой статус-кво, сбережение текущего положения вещей любой ценой. Попытаться сохранить власть путем банкротства независимых отраслей экономики, путем уничтожения социальной базы протеста — на это идут многие лидеры стран бывшего СССР и не только.
Еще один способ перевернуть низкий уровень жизни в свою пользу на выборах — эмиграция. Сила авторитарных моделей нашего дня — принципиальное не препятствие выезду, открытые в обе стороны границы. Расчет очень прост: недовольство не должно копиться внутри, нас не должна постичь судьба тоталитарных экспериментов, все недовольные просто должны уехать, а остаться — либо те, кто нас напрямую поддерживает, либо те, у кого нет другого выхода. У Беларуси с Украиной и России сильно отличается географическое положение, что влияет и на структуру и на перспективы эмиграции. Например, из Минска до границы с Польшей — меньше трехсот километров, три часа на машине. До Берлина или Праги — тысяча километров, день пути, не принципиально больше, чем от Москвы — до Питера. Все очень рядом, очень много граждан либо регулярно ездят в ЕС на заработки, либо просто живут, отправляя деньги семьям. Тоже самое и с Украиной: жители ее западной и центральной части находятся в считанных часах от границы с ЕС. Если же вы живете в России за Уралом — Европа может казаться далекой и страшной, но для белоруса — это протянуть руку. Но там другая жизнь, в той же Польше минимальная зарплата 610 евро — в полтора раза выше, чем официальные средние 500 долларов на родине, которые, судя по всему, существуют только в воображении государственной службы статистики.
Потому эмиграция — это, с одной стороны, существенный удар по экономике и перспективам страны, потому что самые образованные, энергичные и предприимчивые уедут в первую очередь. Получивший диплом за счет белорусского налогоплательщика инженер будет создавать добавленную стоимость в Германии, а украинский программист с радостью поддержит развитие польской компании. Но с другой стороны, эмиграция— это фактор устойчивости режима.
Мы долгие годы слышали об “ужасающем миграционном давлении” на Европу с ближнего востока, под которым она вот-вот рухнет (спойлер: больше не слышим и не рухнула, а цифры миграции вообще не были выдающимися). При этом масштабная депопуляция Венесуэлы, например, особо не освещалась, хотя именно массовый отъезд почти всех граждан, которые вообще могли уехать, не менее 5 млн из 30 млн населения — это важнейший фактор, благодаря которому Николас Мадуро по прежнему удерживает власть.
Плохо ли это для страны? Очень плохо. Убивает ли это экономику? Конечно. Делает ли это режим более устойчивым? Безусловно.
